Для телезрителей всего мира английское слово «хауз» больше не ассоциируется с обозначением места для жилья. Теперь оно вызывает образ грубого, язвительного, зачастую невыносимого, но, тем не менее, блестящего диагноста, который разгадывает самые запутанные медицинские случаи, несмотря на непривычный подход и полное отсутствие врачебного такта. Своим рождением Грегори Хауз обязан британскому актеру Хью Лори, чья предыдущая карьера в Британии включала участие в комедийных шоу «Немного Фрая и Лори» и «Blackadder» вместе с его сокурсником по Кембриджу Стивеном Фраем. «Хауз», у которого сейчас идет шестой сезон, продан компанией NBC UITD в 250 регионов, и является одним из самых покупаемых американских сериалов. В этом эксклюзивном интервью Хью Лори рассказывает World Screen о своей любви к актерскому искусству и о том, как создается «Хауз».

WS: Что вас привлекло в Грегори Хаузе? 
ХЛ: Прежде всего, это завораживающее и, насколько я могу судить, уникальное сочетание ума, бунтарства, непокоя и еще целого ряда отличительных черт, которое я никогда не встречал в одном персонаже, особенно в центральном герое драмы. Мне могут возразить, что есть целый ряд героев, похожих на Хауза, но обычно это второстепенные персонажи. Герой должен быть порядочным гражданином с высокими моральными принципами, белокурым, с собакой, и он должен совершать правильные поступки. 

WS: Хороший парень. 
ХЛ: Да, хороший парень, и вы можете назвать многих из них. А здесь у нас раздражающий, конфликтный персонаж, который не скрывает своих проблем от зрителей, и вот этот персонаж обладает даром исцеления. Он может помогать людям, но его дар обходится дорого – и ему, и окружающим его людям. Он всегда задается вопросом: «Стою ли я этого?», и это не перестает быть интересным, он буквально сразу мне понравился. Всего через несколько страниц я уже любил этого парня. Это не значит, что я считаю его хорошим или приятным человеком, но он мне нравится. 

WS: Я прожила более 20 лет в Италии и думаю, что сентиментальность свойственна европейскому искусству в меньшей степени, чем американскому. Американцы в целом предпочитают счастливый конец, вы понимаете, что я имею в виду? 
ХЛ: Да, безусловно. 

WS: Не сказала бы, что в Хаузе есть что-то сентиментальное. 
ХЛ: Не много. 

WS: Почему, по вашему мнению, сериал так хорошо принимается американскими зрителями? 
ХЛ: Я не знаю, сохранилось ли то различие, о котором вы говорите, в течение последних десяти лет. Мне кажется, хотя я не могу говорить обо всей Европе, что британцы стали немного более сентиментальными, чем раньше, а американцы, напротив, стали менее сентиментальны. Я бы сказал, что мы встретились в неком месте посредине. Мне кажется, что американские зрители сейчас намного более открыты для самых разных сюжетов, которые звучат в разных тональностях, имеют свои особенности и заканчиваются весьма по-разному. Конечно, всегда остается место и для Диснеевской Америки, в которой нужно «Только лишь загадать желание», и ожидать, что твои мечты станут реальностью. Но это не случится лишь потому, что ты загадал желание. 
 
Мне кажется, американцы стали более восприимчивыми к различным идеям и сюжетам, чем раньше. В то же время британцы, на мой взгляд, стали более демонстративными, куда более сентиментальными. Холодная показная чопорность уже не столь для них характерна. 

WS: Иллюстрацией этого может послужить реакция на смерть принцессы Дианы. 
ХЛ: Я не хотел бы об этом говорить, но это стало потрясающей демонстрацией того, что казалось немыслимым тридцать лет назад. Если бы вы рассказали об этом британцам тридцать лет назад, они бы сказали, что это никогда не случится. И вот, пожалуйста, это было в нас всегда, но ранее мы были более сдержаны. 

WS: Какие сложности, как для актера, для вас представляет роль Грегори Хауза?
ХЛ: Больше сложностей, на мой взгляд, механического свойства – объем работы, который приходится выполнять, количество решений, которое нужно принять за день, чтобы не утратить реалистичность, правдивость и юмор повествования – сохранить его живость. Это отличается от того, как актеры играют на сцене: вы можете прийти, отработать два часа и быть свободным. Это нечто, о чем вы должны думать, и весьма активно думать, 14-15 часов в день, девять или десять месяцев в году. Эти механические вещи, их объем – работа с другими актерами, изображение физической немощи и все прочее – намного тяжелее, чем эмоциональная сторона, которую я ощущаю всегда, я не могу сказать, что это легко, но мне кажется, я ее понимаю. Я понимаю, как это должно быть, даже если случаются моменты – достаточно часто - когда я чувствую, что не в состоянии передать это должным образом, но я знаю, как это должно быть. С того момента, как я первый раз прочитал сценарий, у меня было в голове очень четкое представление, как это должно звучать. 

WS: Его образ сразу пришел к вам? 
ХЛ: Да, именно так. Мне понадобилась для этого всего пара сцен. Мне прислали первый сценарий, я прочитал несколько сцен, но уже тогда я знал, кто этот человек, и знал, как это должно выглядеть. Кроме того, что я знаю своего персонажа, я также знаю, кем является Дэвид Шор (создатель и исполнительный продюсер). Мне кажется, я понимаю, чего он хочет добиться. 

WS: Для зрителя самым необычным в сериале является то, что он заставляет думать, на современном телевидении это такая редкость. 
ХЛ: Да, да, вы правы! Я рад, что у вас сложилось такое мнение, потому что я полностью его разделяю и горжусь этим. У меня есть немало причин для гордости, и, хотя у нас не все всегда получается, я по-прежнему считаю, что у нас есть и энергия, и энтузиазм, а Дэвид, несомненно, обладает способностью задавать трудные вопросы, которые заставляют людей задумываться, что верно, а что нет, и какие поступки являются правильными. 

WS: кто играет роль морального ориентира? Дэвид решает, что является правильным для данного эпизода?
ХЛ: Так и должно быть. Разумеется, это совместный труд, у него есть команда из девяти или десяти сценаристов, каждый из которых работает над своим сюжетом. Такая модель может быть работоспособной лишь в том случае, когда окончательное решение принимает один человек. Мы с ним иногда обсуждаем все достаточно подробно, я могу сказать ему, что думаю о конкретном сценарии, или внести то или иное предложение, но последнее слово остается за ним, ведь это - его творение. Он создал этот персонаж. Персонаж, который, если быть честным, является им – Дэвид намного больше похож на Хауза, чем я, как мне кажется. 

WS: Если посмотреть на то, как сериал создается в США, что очень отличается от подобного процесса в Британии, начиная с написания сценария, бюджета и денег, которые тратятся на производство пилота, скажите, что вам нравится в американской системе? Разумеется, не критикуя британцев! 
ХЛ: Господи, нет, я собираюсь там жить! 

WS: Ведь и в Британии создавались великолепные сериалы. 
ХЛ: Один из аспектов, который, на мой взгляд, хорош в американской системе, что, в конце концов, кто бы что об этом ни думал, здесь производится несколько выдающихся драматических сериалов. Сейчас хорошее время для драмы на телевидении, несмотря на все сложности, все неопределенности и экономические проблемы. Невзирая на все это, сейчас отличное время, как мне кажется, в основном благодаря сценаристам. Этот мир полностью принадлежит сценаристам. Безусловно, в художественном кино и на британском телевидении сценаристы не занимают того места, которое им принадлежит в американской драме. Во-первых, они не продюсеры. Дэвид является исполнительным продюсером, и он вместе с Кэйти (Джейкобс) руководит сериалом. Этого нет в Британии, и этого нет в художественном кино. Мне это нравится, это дает больше возможностей. 

Система пилотов, я даже не знаю, немного странная и, на мой взгляд, приводит к лишним потерям. С другой стороны, меня в некоторой степени убеждает тот факт, что люди не могут предсказать реакцию зрителей. Я думаю, мы должны достигнуть определенной стадии деградации в развитии человечества, чтобы один умный человек, сидя у себя в офисе, был в состоянии предсказать: «Если вы соедините этого актера с этим сценаристом и напишите вот такой сюжет с такими элементами, публике это понравится». Если такой день наступит, это будет очень печально.

Поэтому тот факт, что аудитория непредсказуема, непостоянна и обращает внимание на такие вещи, о которых никто и подумать не мог, и игнорирует то, что все считали, будет пользоваться успехом, означает наличие отходов производства. Поэтому люди делают пилоты и (говорят): «Я мог бы поклясться, что нас ждет громадный успех, и кто знает, почему это не сработало». Хотя это может показаться забавным, но мне это нравится. Я понимаю, что не мне приходится платить по счетам, но мне нравится тот факт, что мы не знаем, что мы не в состоянии выяснить, что на уме у зрителей, впрочем, должны ли мы? Это прекрасно, что мы стараемся удовлетворить их, стараемся догадаться, но, в конечном счете, это невозможно.

WS: Это в большей степени похоже на алхимию, разве нет? 
ХЛ: Да, безусловно, это алхимия. И единственная стратегия, в которой есть смысл, это делать то, что удовлетворяет и нравится тебе самому. Дэвид создал сериал, который нравится ему, и который он хотел бы смотреть. Мне кажется, все мы, кто работает здесь, пытаемся делать что-то, что нравиться нам самим, и надеемся, лишь надеемся, что другим это тоже понравится. Как только вы начинаете пытаться догадываться, все кончено – из этого ничего не выйдет. 

WS: Итак, где же вы берете время, чтобы писать романы? И когда должен выйти второй? 
ХЛ: Ну, второй, как вы можете представить, очень сильно запоздал. Запоздал, боюсь, на насколько лет. Но благодаря успеху «Хауза», первая книга, которую я написал, «Торговец пушками», сейчас переведена на двадцать с чем-то языков, так что (издатели) должны быть довольны, и удовлетвориться этим на какое-то время. 

WS: Думали ли вы о жизни после «Хауза»? Возможно, вы вновь объединитесь со Стивеном Фраем? 
ХЛ: На самом деле, я не заглядываю в будущее дальше, чем на время после обеда. (Смеется). Это пока я работаю. Пара часов, вот все, о чем я думаю. Я как золотая рыбка: не строю много планов. Мне бы хотелось снова поработать со Стивеном. Он сейчас в Лос-Анджелесе, пишет. Мы видимся и разговариваем об этом. Он тоже не слишком силен в планировании. Никто из нас не преуспел в планировании наперед, так что утвержденной схемы у нас нет.

WS: То есть две золотые рыбки. 
ХЛ: Точно, две золотые рыбки (Смеется). Время от времени мы встречаемся и говорим, подожди-ка минутку, ты тоже золотая рыбка. 

WS: Увидим ли мы снова, как вы играете на пианино в «Хаузе»?
Хью Лори: Я надеюсь.

WS: Это доставляет вам удовольствие, не так ли? 
ХЛ: Да, да, безусловно. Я практикуюсь недостаточно, у меня нет на это времени, но да, для меня это удовольствие. Кроме того, мне кажется, что это интересный штрих в психологическом портрете персонажа: у того, кто столь безжалостно и бескомпромиссно рационален, есть романтическая сторона. В нем живет музыка, и это не только математическая, механистическая музыка, как у Баха. В нем есть что-то от романтика, что-то помимо холодной счетной машины в его голове, и мне нравится эта часть образа.

Источник